Двухэтажный угловой домик на Елисейских Полях в Нью-Орлеане – улице между рекой и железнодорожными путями. Убогая окраина, и есть в ней, однако, в ее захудалости – не в пример таким же задворкам других великих американских городов – какая-то совершенно особая, забористая краса. Дома здесь все больше белые, пооблинявшие от непогоды, с вычурными фронтонами, обстроены шаткими лесенками и галерейками. В домике две квартиры – вверху и внизу, к дверям обеих ведут обшарпанные белые лесенки. Вечер в начале мая, только-только еще начинают собираться первые сумерки. Из-за белого, уже набухающего мглой дома небо проглядывает такой несказанной, почти бирюзовой голубизной, от которой на сцену словно входит поэзия, кротко унимающая все то пропащее, порченое, что чувствуется во всей атмосфере здешнего житья. Кажется, так и слышишь, как тепло дышит бурая река за береговыми пакгаузами, приторно благоухающими кофе и бананами. И всему здесь под настроение игра черных музыкантов в баре за углом. Да и куда ни кинь, в этой части Нью-Орлеана вечно где-то рядом, рукой подать, – за первым же поворотом, в соседнем ли доме – какое-нибудь разбитое пианино отчаянно заходится от головокружительных пассажей беглых коричневых пальцев. В отчаянности этой игры – этого «синего пианино»[1] – бродит самый хмель здешней жизни. На крыльце две женщины, белая и цветная, прохлаждаются на свежем воздухе. Первая, Юнис, снимает квартиру на втором этаже; Негритянка – откуда-то по соседству: Нью-Орлеан – город-космополит, в старых кварталах люди разных рас живут вперемешку и, в общем, довольно дружно. Ритмы «синего пианино» переплетаются с уличной разноголосицей.
Негритянка (к Юнис). …и вот, говорит, святой Варнава повелел псу лизнуть ее, а ее-то всю, с головы до ног, так холодом и обдало. Ну, и в ту же ночь…
Прохожий (матросу). Держитесь все правой стороны и дойдете. Услышите – барабанят в ставни.
Матрос (негритянке и Юнис). Где здесь бар «Четыре двойки»?
Разносчик. А вот с пылу, с жару…
Негритянка. Что зря деньги переводить в этой обдираловке!
Матрос. У меня там свидание.
Разносчик. …с жару!
Негритянка. Да не польститесь у них на коктейль «Синяя луна» – ног не потянете.
Из-за угла появились двое – Стэнли Ковальский и Митч. Им лет по двадцать восемь – тридцать, оба в синих спецовках из грубой бумажной ткани. В руках у Стэнли спортивная куртка и пропитанный кровью пакет из мясной лавки.
Стэнли (Митчу). Ну, а он?
Митч. Говорит, заплатит всем поровну.
Стэнли. Нет. Нам с тобой причитается особо.
Останавливаются перед лестницей.
(Во всю глотку.) Э-гей! Стелла! Малышка!!
На лестничную площадку первого этажа выходит Стелла, изящная молодая женщина лет двадцати пяти; ни по происхождению, ни по воспитанию явно не пара мужу.
Стелла (мягко). Не надо так кричать. Привет, Митч.
Стэнли. На, держи!
Стелла. Что это?
Стэнли. Мясо. (Бросает ей пакет.)
Стелла испуганно вскрикивает, но ухитрилась подхватить пакет и тихонько смеется. Муж с товарищем уже снова заворачивает за угол.
Стелла. Стэнли! Куда ты?
Стэнли. Погоняем шары.
Стелла. Можно прийти посмотреть?
Стэнли. Приходи. (Уходит.)
Стелла. Сейчас догоню. (К Юнис.) Здравствуйте, Юнис! Как дела?
Юнис. Все в порядке. Да скажите Стиву, пусть уж там кормится, как сам сумеет, а дома ничего ему не будет.
Все трое смеются, негритянка еще долго не может уняться.
Стелла уходит.
Негритянка. Что за пакет он ей бросил? (Встает, хохочет во все горло.)
Юнис. Да тише!
Негритянка. Лови – а что? (Смех так и разбирает ее.)
Из-за угла с чемоданом в руке подходит Бланш. Смотрит на клочок бумаги, на дом, снова на записку и снова на дом. Непонятно поражена и словно не верит глазам своим. Само ее появление в здешних палестинах кажется сплошным недоразумением. Элегантный белый костюм с пушистым, в талию, жакетом, белые же шляпа и перчатки, жемчужные серьги и ожерелье – словно прибыла на коктейль или на чашку чая к светским знакомым, живущим в аристократическом районе. Она лет на пять старше Стеллы. Блекнущая красота ее не терпит яркого света. В робости Бланш и в белом ее наряде есть что-то, напрашивающееся на сравнение с мотыльком.
Юнис (не сразу). Что вам, милочка? Заблудились?
Бланш (в шутливом ее тоне проскальзывает заметная нервозность). Сказали, садитесь сперва в один трамвай – по-здешнему «Желание», потом в другой – «Кладбище», проедете шесть кварталов – сойдете на Елисейских Полях!
Юнис. Ну вот и приехали.
Бланш. На Елисейские Поля?
Юнис. Они самые.
Бланш. Значит… вышло недоразумение с номером дома…
Юнис. А какой вы ищете?
Бланш (нехотя справляется все по той же записке). Шестьсот тридцать второй.
Юнис. Тогда вы у цели.
Бланш (совершенно обескураженная). Я ищу сестру, Стеллу Дюбуа. То есть… жену мистера Стэнли Ковальского.
Юнис. Здесь, здесь. Вы чуть-чуть разминулись с ней.
Бланш. Так это… – да нет, что вы! – …ее дом?
Юнис. Она на нижнем этаже, я – на верхнем.
Бланш. О! И ее… нет дома?
Юнис. Заметили кегельбан за углом?
Бланш. Как будто нет.
Юнис. Ну, а она как раз там, смотрит, как муж сшибает кегли. (Помолчав.) Хотите, оставьте чемодан, сходите.
Бланш. Нет.
Негритянка. Пойду скажу про вас.
Бланш. Благодарю.
Негритянка. Рада услужить. (Уходит.)
Юнис. Вас не ждали?
Бланш. Нет. Сегодня – нет.
Юнис. Ну что ж, заходите, располагайтесь, не дожидаясь хозяев.
Бланш. Как же?
Юнис. Да мы здесь свои люди – впущу. (Встает и открывает дверь.)
Загорается свет, засинела занавеска. Бланш медленно входит за Юнис. Сцена постепенно погружается в темноту, из которой выступает квартира Ковальских. Помещение, разделенное на две комнаты занавесом. Первая по основному своему назначению – кухня, но здесь же и раскладушка – на ней будет спать Бланш. Дальше – спальня. Из нее узкая дверь в ванную.
(Заметив, какое выражение у Бланш, готова постоять за своих.) Сейчас здесь не очень-то приглядно, а прибраться – квартира просто загляденье.
Бланш. Вот как.
Юнис. Да, вот так. Значит, вы – сестра Стеллы?
Бланш. Да. (Не зная, как от нее отделаться.)
