Молодой человек стоял у выхода военного госпиталя и грустно улыбался. Он еще не отошел после ранения, отравившись газом, постоянно хотелось на воздух и пугали замкнутые и душные комнаты больнице. Он стоял и улыбался другу, веселому и рыжему великану.
– Что ты Хитлер? Что?
– Все хорошо, Ганц! Все хорошо!
– Что ты станешь делать дальше?
– Хочу поступать в художественную академию!
– Это хорошо! Здорово! – обрадовался Ганц и взял Хитлера за руку. – У тебя прекрасные работы! Вот увидишь возьмут!
– Спасибо друг! – улыбнулся осчастливленный молодой человек.
Стояло лето. Художественная академия была устроена на площади, по соседству стояли кафе, за столиками сидели дамы с кавалерами, пахло кофеем и корицей. У Хитлера было приподнятое настроение. А рядом с академией, студенты и просто уличные художники представляли свои работы. И словно в картинной галереи здесь были картины. То морской пейзаж, то натюрморт, то портрет строгой графине. Молодой художник засматривался на картины, но больше на одну молодую художницу, по имени Марта. Девушка улыбалась Хитлеру, он ей тоже понравился.
– Хитлер! А Хитлер!!! Ты такой смешной! Не продаешь свои работы! Давай я их продам, работы хорошие! Пусть и не совсем мастерские, но в них есть сердце!
– Спасибо Марта! Но посуди сама как я их продам, если я их отдал в академию. Я держу экзамен, хочу поступить! Завтра будет оглашения! Завтра все свершиться!
– Да завтра! – улыбнулась Марта, она хотела она мечтала, что Хитлер поступит в академию и они навсегда будут в месте.
И на утро молодой человек отправился в академию. Его долго не принимали и напутали с именем – назвали в место Хитлера Гитлером, потом наконец позвали. Его встретил суровый старик одетый в черное.
– Вы молодой человек бездарность! – словно ударил ножом профессор в сердце молодого художника
– Бездарность! – ужаснулся Хитлер
– Да!
– А мои работы?
– И работы бездарны!
– Как же?
– А вот так, ступайте прочь! Прочь!!! И заберите свою бездарную мазню!!!
Хитлер нес свои работы и у него подкашивались ноги, и он не зная как сам добрел до Марты.
– Что случилось, на тебе нет лица? – испугалась девушка.
– Меня не приняли!
– Как? Почему?
– Сказали, что я не гожусь!
– Кто сказал?
– Профессор! Почему?
– Сказал я бездарность!
– Это лож! Это не правда!
– Вот, на, возьми! Мои работы, продай! Я уезжаю! Уезжаю навсегда! Прощай… – и молодой человек хромая пошел прочь, а Марта заплакала.
Хитлер шел и ярость сначала медленно, потом быстра закипала в нем, и вот его шаг стал тверже и вот от уже не хромал, в кармане его лежал железный крест, боевая награда, Хитлер зловеще улыбнулся достал крест и одел и словно уже знал, что теперь нет возврата, что теперь что-то страшное навсегда поселилось в его сердце и что он станет причиной смерти миллионов. Да так! А что же тот профессор прогнавший молодого художника, разве нет в смерти миллионов и его вены? Есть! Все виноваты, нет не виновных! Храните сердце друзья, смотрите в сердце, ведь простой по сути поступок может стоить жизни другим, миллионы жизней…
* * *
Рождество немцев под Москвой
Мороз пробирал до костей. Летние обмундирование скрывали русские тулупы! Кому повело раздобыть валенки поверили в Бога. Шнапс казался лимонадам и чтобы согреться гонялись как за золотом за самогоном – первачом по оккупированным деревням. Слово – самогон, выучил как отче наш каждый от рядового до офицера.
– Самогон! – первое что говорил немецкий военный, когда входил в русскую избу.
Если отвечали нет, начинался обыск!
– Где самогон? Где прячешь русская сволочь, видишь мы мерзнем! Мерзнем! Будь он проклят этот Гитлер! Идти на Москву зимой! Идиот! Начни он компанию в марте!!! Что не понимаешь, мужик! Давай валенки! Тулуп давай! Есть давай! Два дня не ели горячего! Прикажу убью! Машешь руками нет! Нет самогона! Нет валенок! Одни валенки на всю семью! Будь проклята всё! Рождество у нас! Будь оно проклято! Согреемся, черт меня потом возьми! Да мне теперь плевать! Война проиграна, понимаешь уже проиграна, если немецкий солдат выучил слово – самогон и готов убить за бутылку! Поджигай дом! – скомандовал обезумевший офицер. – У вас коммунизм, все равны! Так я вступаю в партию! Ха-ха-ха!! Гори всё к чертовой матери! Околеть так всем!!! С рождеством Вас Православные…
* * *
Бои в Сталинграде шли такие ожесточённые и не преклонные, что каждый клочок земли, улица, дом отвоевывались сотнями и тысячами жизней. И только русские отдавали полк за улицу, немцы словно дьяволу в усмешку отдавали замертво два полка, за на половину разгромленный дом, за улицу! Отступать немцем было не куда! И каждый пусть хоть на час отвоёванный дом просто продлял жизнь, но не спасал от неминуемой смерти.
По приказу Сталина мирное население не было эвакуировано из города до начало страшных боев. Так Сталин решил, что русская армия станет яростней отстаивать город носивший его имя. И тысячи мирных граждан гибли на ровне с армией противника. Прятались по подвалам по десять дней к ряду не показываясь на белый свет- умирали от голода и жажды.
Ефрейтору Гельмуту оторвало руку. В дом где они наскоро пытались сделать укрепления и поставить пулемёт примой наводкой ударили из танка русские.
Контуженный истекающий кровью Гельмут не зная как очутился в подвале дома подорванного танком. Интуиция или что- то еще позвало и привело Гельмута в подвал.
А-а-а-а!!! – раздался молодой женский крик.
Это последние что помнил Гельмут и потерял сознание.
– Немец!! – прошептала Сталина молодая восемнадцатилетняя девушка прятавшаяся от града пуль в подвале. Мать Сталины убило осколком в первые дни боев. И девушка перенеся все, что было из продуктов укрылась в подвале.
– Эй! Ты жив? – спросила Сталина и ткнула Гельмута в бок кулаком. Гельмут не ответил и только слегка пошевелился. Под Гельмутом со стремительной силой собиралась лужа крови.
Сталина ахнула, когда поняла, что у немца оторвало руку по локоть. И замерла! Сталина желала всем немцем смерти! Всем, всем, что убили маму, что разрушили ее любимый город, но, что она должна и смотреть как умирал человек, пусть и враг!
– Нет! Так нельзя! Я потом себя всю жизнь не прощу! – сказала Сталина и стала быстра действовать как их однажды учили на оказание первой помощи раненым. Первым делом она сняла Гельмута ремень, что стоило ей не малых усилий и затянула выше раны, чтобы остановить кровь. У Сталины была медицинская аптечка, нитка игла! Обработав йодом рану, Сталина сшила оторванную кожу ни хуже заправского хирурга, наложила компресс и перевязала.
