Часть первая
Одесса. Маразлиевская, 5
Можно умереть, а после вновь сто раз родиться, умереть где угодно, а родиться здесь, ибо только здесь, на склонах Ланжероновского пляжа, среди множества подстилок, чинно ступает призывно кричащее великое счастье: «Лиманская грязь! Лиманская грязь!» – и лоснящиеся от жира матроны со своими худосочными мужьями победно сверкают на солнце ярко-чёрными ногами. Какое счастье – грязь лимана!
И только на пляже мама может ежечасно запихивать своему доходяге пахнущую чесночком молодую картошку с рыбными биточками, приговаривая: «Рафа, кушай на передние зубы!» – и походя гордо рассказывать соседкам, сколько рыбьего жира, чтоб он только не болел, она влила в него этой зимой.
Но главное – это двор. Он, собственно говоря, состоит из трёх дворов, и если в каменном колодце первого живёт в одиннадцатой квартире наш юный герой, то в третьем, заднем, дворе обитает настоящий Суворов, Женька, внук, нет, скорей всё-таки правнук того самого Суворова, основателя Одессы. В одном с ним парадном на четвёртом этаже живёт другая знаменитость – Изя Гейлер. Что Гейлер, что Геллер – разницы никакой. Изя тоже умеет играть в шахматы, и недавно он научил Рафа новому правилу – пешка, защищая короля от мата, может ходить на одну клетку назад.
Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе разгорается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: «Кто? Где? А… опять на втором этаже…»
Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделённый полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его председателя – Наума Борисовича Вайнберга.
Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлёвский дворец, а так… Грановитые палаты.
Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.
Мудрый голос Председателя Вайнберга:
– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.
– А почему она моим светом пользовалась?
– Каким светом?! У тебя что, дура, совсем крыша поехала?!
– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счётчик. В туалете и на кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счётчиком. Я понятно объясняю? Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…
Резкий голос Председателя:
– Симакова, я прошу вас…
– Извините, Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку!», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой! Мне будет темно. А она стоит, готовит и пользуется моим светом.
Магнитофон скрипит, выдерживая паузу-размышление Верховного судьи.
– Мудренова, почему вы не включили свой свет?
– А мне не надо было. Было восемь часов вечера. Где вы видели, чтобы в это время было темно? Ей мешает, что я там стою, пусть выключит свой свет и стоит в темноте.
Рассудительный голос Вайнберга:
– Вот, вы же сами сказали, что было темно.
– Я это не сказала. Если ей темно, пусть включит свет, а мне было светло.
– Но тебе же было светло от моего света!
– Я не поняла, что мы разбираем – свет или варенье? Я ей дам, если она такая скряга, четыре копейки за свет, но пусть она мне вернёт за три килограмма клубники по рубль пятьдесят и за три килограмма сахара по семьдесят восемь копеек.
– Я тебе должна возвращать? А фигу с маком ты не хочешь?
Резкое включение Председателя:
– Симакова, здесь не коммунальная кухня, а домовой совет! Ведите себя культурно!
– А я ей культурно говорю. Её место давно уже не здесь.
– Чего это? – удивляется Наум Борисович.
– Весь дом знает, что она с румынами спала!
– Ты видела? Сама ты с румынами спала! У меня, между прочим, муж был на фронте!
– Женщины, сядьте! У меня от вас всех уже голова болит! Начнём сначала. Симакова, варенье и свет – это две разные вещи. Каждый раз мы имеем дело только с вашей квартирой. Что, у домового комитета нет больше дел? Вы ей должны за варенье заплатить и больше этого не делать.
– Я заплатить?
Первый вердикт Правосудия:
– Нет, я. Вы должны ей заплатить, раз вы испортили варенье.
– А тогда пусть она заплатит за воду.
– За какую воду? – недоуменно вопрошает Правосудие, удивлённое новым поворотом дела.
– Водопроводную. Какую ещё. Когда мы проводили воду и скидывались по три рубля, она отказалась. Я её спрашиваю: «Почему ты не даёшь три рубля?» А она говорит: «Мне не надо. Мне воду муж со двора носит».
– Ложь это! – вспыхивает Мудренова. – Я дала за воду. Это когда её муж…
– У меня нет мужа!
– Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он и пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.
– И твой сынуля тоже?!
– А что мой сынуля?!
– Он что, тоже на работу ходит? Или ещё в штаны делает?
– Не тронь ребёнка, стерва!
– Мудренова! – взрывается Председатель.
– Что – Мудренова! Вы что, не видите, как она издевается над нами! Плетёт чёрт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.
Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.
– Симакова, я уже устал. Вы налили Мудреновой керосин в варенье?
– Нет, я ей дуста насыпала.
– Вы, я спрашиваю, налили Мудреновой керосин в варенье?
– Ничего я ей не наливала. Она сама себе налила.
– Чтоб у тебя язык отсох!
– У тебя отсохнет раньше!
– Женщины! Это когда-нибудь кончится?! Как вы мне все уже надое…
Пленка не выдерживает благородного гнева Председателя и обрывается, прерывая для истории слушание процесса века. Дальнейшая часть его проходит за закрытыми для прессы дверьми при выключенном микрофоне, что не позволяет судить о прениях сторон. Новое включение зала суда бесстрастно фиксирует терпеливый голос Наума Борисовича:
– Симакова, так как насчет варенья?
– Я не на-ли-ва-ла. Пусть докажет.
Рассудительное Правосудие:
– Варенье было испорчено после вашего конфликта с Мудреновой. Значит, подозрение падает на вас.
– У неё ещё был конфликт с Бжезицкой. Может, она налила?
Правосудие:
– Какой ещё конфликт?
– Она в своё дежурство подметала в коридоре и взяла веник Бжезицкой.