На исходе весны, когда бледнеют азалии и пионы сменяются горделивыми лилейниками, клумбы в моем саду покрываются самым роскошным в сезоне цветочным ковром. Я люблю сады разных стилей – кантри и регулярные, пейзажные и романтические, азиатские и эклектические, травяные с кулинарными и лекарственными травами, теневые с их нежными оттенками и тонкой игрой света и тени и яркие солнечные, где я выращиваю цветы для украшения своего дома. Я живу на каменистом горном склоне, но любовь преодолевает все трудности, а я люблю цветы.
Я насыпала длинный ряд клумб позади дома и выровняла отлогий склон перед фасадом. Камни не единственные мои враги – мне приходится вести бесконечную войну с сорняками, однако долгая и изнурительная работа в саду приносит мне огромное счастье. Летом я любуюсь на ручейки синих васильков, воздушные красные головки монарды, радостные желтые лепестки кореопсиса, лужицы шалфея и океаны «черноглазой Сьюзен». А когда отцветают водосбор и коралловые колокольчики, на их месте всегда распускается что-то новое: вероника, рудбекия, вербена, флоксы, настурции. Сын, когда мы недавно были в садовом питомнике, сказал, что, пожалуй, мне уже нечего покупать, так как в моем саду есть все. Может быть, в чем-то он прав, но я на самом деле не могу пройти мимо необычного растения и переношу его в свой сад.
Под сенью моих деревьев колышутся нежно-розовые метелки астильбы и разрастаются успокаивающе-зеленые розетки хосты – любимое лакомство оленей. Я люблю оленей, однако это не мешает мне защищать от них мои растения. Каждый год я мешками рассыпаю сушеную кровь и галлонами распыляю дурно пахнущие репелленты. И наверняка найдутся свидетели того, как, завидев оленя, который лакомится моими гвоздиками или пурпурными вьюнками с поэтическим названием «утреннее сияние», я выбегаю из дома, бешено размахивая руками. А как иначе, если моим собакам неинтересно охранять мои цветы от Бэмби?
Прогуляйтесь по саду. Выдерните сорняк, понюхайте цветок. Держу пари, вы улыбнетесь.
Тайны раскрываются на горе или на радость.
Джордж Герберт
1892 год, декабрь
Мемфис, Теннесси
Впервые за несколько месяцев она очень тщательно выбирала наряд, продумывала мельчайшие детали. Одеваться ей пришлось самой, ибо не хватило ни сил, ни времени, чтобы найти новую горничную взамен сбежавшей. Целый час она потратила на прическу, завивая и укладывая в локоны только что вымытые волосы. И этого ей не приходилось делать в последние годы, когда ее содержали столь щедро.
За долгую осень, оставшуюся в памяти смутным кошмаром, ее волосы потеряли золотистый блеск, но она не забыла, какие снадобья нужно втереть, чтобы вернуть им былую красоту, как нанести фальшивый румянец на щеки, как подчеркнуть поблекшие губы.
Она знала все хитрости своего ремесла. А как иначе привлекла бы она внимание такого мужчины, как Реджинальд Харпер, и понравилась бы ему настолько, что он взял ее на содержание?
«Пора снова воспользоваться всеми известными мне ухищрениями, снова соблазнить его и убедить сделать все необходимое», – думала Амелия.
Он не приезжал к ней. Не приезжал все это время, все эти месяцы. Она была вынуждена посылать ему письма, но не домой, а в его конторы. Она умоляла его приехать, однако Реджинальд не ответил и не приехал.
Он просто не обращал внимания на ее мольбы… И это после всего, чем она была для него, что сделала и что потеряла…
Ей не оставалось ничего, кроме как слать все новые письма теперь уже ему домой, в величественный Харпер-хаус, где властвует его законная жена и куда никогда не посмеет войти его содержанка.
Разве она не давала Реджинальду все, что он просил, что он желал? Она обменяла свое тело на комфорт этого домика, на слуг, на драгоценные безделушки вроде жемчужных серег, мерцающих сейчас в ее ушах.
Небольшие расходы для человека его положения и богатства, и когда-то ее честолюбие ограничивалось покровительством этого мужчины и его подарками. Однако Реджинальд Харпер подарил ей больше, чем рассчитывали они оба. И потеря его дара оказалась для нее невыносимой.
Почему он ни разу не приехал утешить ее? Почему не горевал вместе с ней?
Разве она когда-либо донимала его жалобами? Или отказывала ему в своих ласках? Или хоть раз упомянула о других его содержанках?
Она подарила ему свою молодость и красоту. И, как оказалось, свое здоровье.
И теперь он решил бросить ее? Отвернуться от нее сейчас?
Ей сказали, что ребенок родился мертвым. Мертворожденный младенец, сказали ей. Девочка, умершая еще в ее чреве.
Но… но…
Разве не чувствовала она, как вертится, как бьет в ней ножками ее дитя? Как пульсирует жизнь под ее сердцем? Ребенок, которого она так не хотела вначале, стал ее миром. Ее жизнью. Сыном, которого она растила в себе.
«Сын, сын…» – думала она, застегивая непослушными пальцами крохотные пуговки платья. Ее ярко накрашенные губы беззвучно повторяли и повторяли это слово.
Она слышала его плач. Да, да, она в этом уверена. Она до сих пор иногда слышит, как он плачет в ночи, как просит ее прийти и утешить его.
Только когда она заходит в детскую и заглядывает в колыбельку, там пусто. Как пусто в ее чреве.
Говорят, что она сошла с ума. О, она слышит, о чем шепчутся оставшиеся слуги, она видит, как они смотрят на нее. Но она не сумасшедшая.
«Не сумасшедшая, не сумасшедшая», – твердила Амелия, меряя шагами спальню, которую когда-то превратила во дворец чувственности.
Теперь постельное белье меняют редко, а шторы всегда плотно задернуты. И вещи из дома пропадают. Ее слуги – воры. О, она знает, что они воры и негодяи. И доносчики.
Они следят за ней. Перешептываются за ее спиной.
Как-нибудь ночью они убьют ее в постели. Как-нибудь ночью…
Она не может спать из-за страха смерти. Она не может спать из-за плача сына, звучащего в ее голове. Сын зовет ее. Зовет ее…
Она вспомнила, что ходила к колдунье. За защитой. За знанием. Расплатилась она рубиновым браслетом, когда-то подаренным Реджинальдом. Рубинами в форме сердец, сверкающими в ледяном блеске бриллиантов, она расплатилась за амулеты гри-гри[1]. Один теперь хранится у нее под подушкой, другой – в шелковом мешочке – на груди. Она дорого заплатила за заклятие. Заклятие, которое не подействовало.
Потому что ее ребенок жив. Вот знание, которое открыла ей колдунья, и это знание стоит больше тысяч рубинов.
