Она проснулась в темноте. Сквозь щели в жалюзи в комнату проникал тусклый свет занимающейся зари, рисуя полосы на голой стене. Это было сродни пробуждению в тюремной камере…
Она лежала, дрожа всем телом, не в силах вырваться из плена сна. Прослужив в полиции десяток лет, Ева все еще видела сны!
Шесть часов назад она убила человека. У нее на глазах смерть остановила его взгляд. Такое случилось с ней не впервые, она знала, что ее потом замучают сны, и даже привыкла к этому. Но ребенок – вот кто не давал ей покоя. Ребенок, которого она не успела спасти. Ребенок, чьи крики во сне перекликались с ее собственными.
«Как много крови! – думала Ева, вытирая обеими руками пот с лица. – Такая малютка – и столько крови!»
Нужно было поскорее избавиться от наваждения: согласно правилам управления ее день должен начаться с проверки эмоционального состояния и психического равновесия. Всякий полицейский, применивший оружие с летальными последствиями, проходил такую проверку, прежде чем получал разрешение продолжить исполнение служебных обязанностей. Впрочем, Ева относилась к проверке как к пустой формальности: она не сомневалась, что пройдет ее, как это всегда бывало и прежде.
Она встала, зажгла свет и отправилась в ванную. Увидев свое отражение в зеркале, Ева невольно поморщилась. Припухшие от недосыпа глаза, мертвенная бледность, как у трупов ее собственного производства. Она потрясла головой, чтобы отогнать мрачные мысли, открыла воду на полную мощность и встала под душ, подставив лицо больно бьющим струям.
Не обращая внимания на густые клубы пара, она рассеянно намыливалась, прокручивая в памяти события минувшей ночи. На проверку следовало явиться к девяти. В ее распоряжении оставалось три часа, чтобы полностью освободиться от сна и прийти в себя.
Проверка выявляла даже малейшие сомнения и слабые намеки на угрызения совести. Если обнаруживалось даже ничтожное отклонение от нормы, испытуемому предстояло повторное, еще более интенсивное обследование. Ева даже в мыслях не допускала ничего подобного и надеялась, что этого никогда не случится.
Накинув халат, она побрела в кухню, включила кофеварку и засунула в тостер хлеб. С улицы доносился гул транспорта: одни спешили с утра пораньше на работу, другие только возвращались с работы домой. Ева выбрала эту квартиру несколько лет назад именно из-за густого транспортного потока: ей всегда нравился шум, нравилась толчея большого города.
Зевая, она проводила взглядом трясущийся от дряхлости автобус, подобрала с пола у входной двери «Нью-Йорк таймс» и бегло просмотрела заголовки, дожидаясь, пока кофеин окажет взбадривающее действие на организм. Тостер в очередной раз сжег хлеб, но она все равно съела его. Проклятая штуковина давно требовала замены.
В одной из статеек говорилось о массовом изъятии из продажи некоторых пород собак. Не успела она прореагировать на сообщение, как запищало устройство вызова. Ева переключилась на связь и услышала голос своего начальника:
– Лейтенант!
– Слушаю, сэр.
– Происшествие на углу Бродвея и Двадцать седьмой улицы, восемнадцатый этаж. Расследование поручается вам.
Ева приподняла бровь:
– Но я должна сначала пройти проверку. Летальный исход в двадцать два тридцать пять.
– Отменяется! – ответил майор без запинки. – Берите значок и оружие – и немедленно туда! Категория пять, лейтенант.
– Будет исполнено, сэр.
Отключив связь, Ева еще некоторое время смотрела на переговорное устройство. Категория пять означала прямой доклад начальнику, закрытое расследование, запрет на сотрудничество с прессой.
По сути дела, ей развязывали руки.
На Бродвее, как всегда, было шумно и людно – бесконечное представление, привлекающее все новых зрителей, а оттока не наблюдалось. Тротуары и мостовые забиты до отказа, людям и машинам негде повернуться. Когда Ева была простым уличным копом, здесь расстались с жизнью немало туристов, засмотревшихся на это круглосуточное шоу и утративших бдительность.
Даже в этот ранний час вовсю работали стационарные и передвижные лотки, утолявшие аппетит бурлящих толп всевозможной снедью – от рисовой лапши до соевых сосисок. Ева до отказа вывернула руль, чтобы не врезаться в торговца с окутанной паром тележкой, и не обиделась, когда из пара высунулся выразительный средний палец.
Ева оставила машину на проезжей части – у тротуара не было ни одного свободного места, обогнула пошатывающегося субъекта, дыша ртом, чтобы не стошнило от запаха перегара, и задрала голову. С бетонного основания в небо рвалось пятьдесят этажей сверкающей стали.
Стоило Еве сделать два шага поперек тротуара – она тут же получила два непристойных предложения. Впрочем, удивляться было нечему: этот и четыре соседних бродвейских квартала любовно именовались Шлюходромом.
– Лейтенант Даллас, – представилась Ева полицейскому в форме, дожидавшемуся у входа, и показала ему значок.
– Да, мэм.
Полицейский пропустил ее внутрь, запер дверь на электронный замок, чтобы в здание не проникли посторонние, и зашагал вместе с ней к лифтам.
– Восемнадцатый этаж, – приказал он, войдя следом за Евой в кабину.
– Докладывайте. – Ева включила диктофон.
– Я здесь недавно, мэм. Мне приказано дежурить у входа, понятия не имею, что произошло там, наверху. Вас ждет полицейский в штатском. Насильственная смерть в комнате восемнадцать ноль три. Пятая категория. Вот все, что мне известно.
– Кто вызвал полицию?
– Этого я тоже не знаю.
Двери лифта раздвинулись. Полицейский остался в кабине. Ева оказалась одна в узком коридоре и стала объектом внимания нескольких камер наблюдения. Потертый ковер заглушал ее шаги. Подойдя к номеру 1803, она постучала и поднесла к «глазку» свой значок. Дверь распахнулась.
– Даллас!
– Фини! – Увидев знакомое лицо, Ева улыбнулась. Райан Фини был ее старым приятелем и напарником. Потом он сменил оперативную работу на ответственный пост в отделе электронного наблюдения. – Выходит, вам, кабинетным крысам, тоже иногда выпадает проветриться?
– Это дело решено доверить лучшим из лучших! – Широкая физиономия Фини расплылась в улыбке, но глаза остались серьезными. Он был приземистым человечком с короткими руками и волосами цвета ржавчины. – Ну и видок у тебя!
– Ночка досталась веселая.
– Слыхал.
Он протянул Еве свой неизменный пакетик с орешками в сахаре и внимательно взглянул на нее, гадая, выдержит ли она то, что ждет ее в соседней комнате.
Для офицерского звания Ева Даллас была молода – всего тридцать. Большие карие глаза – такие принято называть наивными – могли обмануть кого угодно, но только не Фини: наивности в полиции не место. Каштановые волосы были подстрижены очень коротко – вроде бы из соображений удобства, но такая прическа отлично сочеталась с ее худым лицом, высокими скулами и ямочкой на подбородке. Рослая, длинноногая, на первый взгляд тощая, хотя… Фини знал, какие сильные мускулы скрываются под ее кожаной курткой. А еще у Евы была светлая голова, что гораздо важнее мускулов. И живое сердце.
