(В темноте мы слышим, как кто-то играет на старом пианино «Лунную сонату» Бетховена, и свет, зажигаясь, переносит нас в летний вечер в Мелихове, усадьбе Чехова, в 1892-1894 гг. В этой пьесе время весьма растяжимо.
ЧЕХОВ и его давняя знакомая ЛИКА сидят на веранде. Она наблюдает за светляками. Он в угасающем свете просматривает страницы, которые недавно написал. ЧЕХОВУ за тридцать и выглядит он, как на своих портретах. ЛИКА на десять лет моложе, белокурая, привлекательная, интеллигентная, с хорошим чувством юмора, но склонная к романтической меланхолии, отношение к которой у ЧЕХОВА двойственное. Светлячки вспыхивают и гаснут. Музыка смолкает. Слышен только стрекот цикад).
ЛИКА. Вы – такая приятная компания.
ЧЕХОВ. Я не сказал ни слова.
ЛИКА. Это я и называю приятной компанией. Человека, который сможет спокойно сидеть в летний вечер, когда воздух напоен ароматом гелиотропов, наблюдать за светлячками, молчать и быть счастливым.
ЧЕХОВ. Тогда и вы приятная компания.
ЛИКА. Но вы не счастливы.
ЧЕХОВ. Вы так думаете?
ЛИКА. Да. Мне это ясно, как белый день. Я достаточно хорошо изучила вас за те летние месяцы, что проводила здесь в прошлые годы. Вы кажетесь таким самодостаточным, но на самом деле вы одиноки.
ЧЕХОВ. И как это выделяет меня среди остальных?
ЛИКА. Вы правы, все одиноки, но вы более одиноки, что большинство людей, потому что все чувствуете острее этих людей.
ЧЕХОВ. Нет, это определенно неправда. Я не более одинокий, чем любой другой, и чувства мои совсем не обостренные. Наоборот.
ЛИКА. Вот это совершенно не так.
ЧЕХОВ. То есть вы думаете, что знаете меня лучше, чем я сам?
ЛИКА. Я знаю, что вы, скорее, отшутитесь или перемените тему, чем признаете глубину своих эмоций. Но это не значит, что их у вас нет. Вы пишите о таких разных людях, но всегда с очевидной симпатией. Не знаю, как вы это делаете, но вы никогда не говорите нам, что делать или что чувствовать. Вы ни на кого не похожи, ни в писательстве, ни в жизни. И вы отстраняетесь от всех. Вы очень общительный, легко можете рассмешить людей, но отделены от них. И как врач вы щедро тратите свое время. Просто удивительно, какой вы терпеливый, скольких принимаете пациентов, и практически никогда не берете деньги. Вы отдаете свое время, но держите душу на замке. Внутри себя.
ЧЕХОВ. Человеку и положено держать душу при себе. Иначе ее высосут досуха, как змея высасывает яйцо.
ЛИКА. Вы никогда не ощущали потребность отдаться кому-то. Полностью, ничего не утаивая? Кто-нибудь так отдавался вам? И я говорю не просто о сексе. Отчасти речь может идти и о нем, но не только. Вы никогда не испытывали стремления к истинной близости с другим человеком? Той близости, когда ты совершенно открыт и незащищен?
ЧЕХОВ. Вот что пришло сейчас в голову. Я об этом совсем забыл. Я очень молод, в Москве. Из одежды – только то, что на мне, да и этого едва хватает, чтобы не замерзнуть. Чтобы поддерживать семью мне приходилось целыми дня носиться по городу, в дождь и снег, по льду и грязи, я давал частные уроки, сначала в одном доме, потом в другом, добираясь до него через весь город. И как-то вечером внезапно обнаружил, что смотрю в глубокий колодец, смотрю на черную воду, измотанный и опустошенный, и тут подходит крестьянская девушка, чтобы наполнить ведро. И такая она была кроткой и застенчивой, что у меня, когда я посмотрел на нее, едва не разорвалось сердце: так я был ей благодарен, что она здесь. Казалось чудом, что существует такое существо, и мои глаза наполнились слезами, а она говорит: «С вами все в порядке, сударь?» Я отвечаю: «Простите меня. Просто вы такая красавица». Свалял дурака, я знаю, но что еще я мог сказать? Это была правда. Девушка заливается краской, отчего становится еще прекраснее, а у меня уже слезы катятся по щекам, и она касается моей груди, очень застенчиво, и говорит: «Сударь, не плачьте». Тут я обнимаю ее. И она дозволяет ее обнять. Такая мягкая. Такая теплая. Долго-долго я просто сжимал ее в объятьях. И если раньше был совершенно несчастен, то теперь стал невероятно счастливым, пусть и на тот момент.
ЛИКА. А что потом?
ЧЕХОВ. Потом мы услышали, как кто-то, насвистывая, идет по улице, она набрала воду и ушла, и больше я никогда ее не видел.
ЛИКА. Вы не попытались ее удержать? Позволили уйти?
ЧЕХОВ. А что мне оставалось? Следовало привести домой? И что потом? Если отпускать, то гораздо легче делать это сразу.
ЛИКА. Это очень грустная история.
ЧЕХОВ. Нет, отнюдь.
ЛИКА. Да. Очень, очень грустная.
ЧЕХОВ. Совсем не грустная. Это смешная история.
ЛИКА. Смешная? Вы называете эту историю смешной?
ЧЕХОВ. Это очень смешная история.
ЛИКА. Чем она смешная? Как вы можете называть эту историю смешной?
ЧЕХОВ. Если вы не видите, что она смешная, тогда я не могу вам это объяснить.
ЛИКА. Почему?
ЧЕХОВ. Потому что объяснения смешного обычно совсем не смешны. Или до человека доходит, или – нет.
ЛИКА. Вы думаете, что я слишком глупа, чтобы понять?
ЧЕХОВ. Разумеется, нет. Вы невероятно умная. Но совершенно не понимаете то, к чему я клоню.
ЛИКА. Да. Я всегда чего-то не понимаю.
ЧЕХОВ. Не всегда. Зачастую вы очень проницательная. Но не в моем случае. (Пауза). Это история о том, как глупо идти на поводу эмоций. Какие они мимолетные. Вы действительно думаете, что это не смешно?
ЛИКА. Да. Я думаю, это совершенно не смешно. Я думаю, это ужасно, трагически грустно, и я тут же почувствовала, как она мне близка, и разделила с ней тот замечательный, такой искренний момент, а потом, потому что кто-то шел по улице, насвистывая, вы позволяете ей уйти, и это ваша последняя встреча с ней. Возможно, это трогательно, но никак не смешно.
ЧЕХОВ. Тогда мы должны согласиться в нашем несогласии.
(Пауза. Только мерцают светлячки и стрекочут цикады).
ЛИКА. Знаете, иногда, если вам того хочется, вы можете обнимать меня.
ЧЕХОВ. Спасибо. С вашей стороны это такое доброе предложение. Буду иметь это в виду.
ЛИКА. А что вы делаете?
ЧЕХОВ. Проглядываю записи для пьесы, которую пытаюсь написать. Но становится так темно, что уже ничего не видно.
ЛИКА. Я не про это?
ЧЕХОВ. Тогда про что?
ЛИКА. Я спрашиваю, что вы делаете?
