Don Nigro
Count of Monte-Cristo in the Chateau D’If/2009
Перевел с английского Виктор Вебер
* * *
«Внутренний голос предупреждает меня: есть нечто большее, чем случайность, в этой неожиданной взаимности».
Александр Дюма, «Граф Монте-Кристо».
ЭДМОН ДАНТЕС, позже граф МОНТЕ-КРИСТО
МЕРСЕДЕС – его возлюбленная
АЛЕКСАНДР ДЮМА – великий писатель
ОГЮСТ МАКЕ – литературный поденщик
Декорация:
Подземная камера в Замке Иф, мрачной тюрьме на острове где-то в Атлантическом океане, и другие места, включая кабинет АЛЕКСАНДРА ДЮМА, таверну у моря, остров Монте-Кристо, и сад, все представлено единой декорацией. В глубине сцены две изогнутые лестницы, справа и слева, ведут на платформу, с которой ДАНТЕСА могут сбросить в океан, а ДЮМА может наблюдать за происходящим внизу. В правой части этой платформы, чуть утопленные к каменную стену письменный стол и стул ДЮМА. Под верхней платформой, между лестницами, по центру, вход в пещеру, через который актеры могут выходить из темноты. Справа дверь, которая открывается к авансцене. Между дверью и правой лестницей – окно. У авансцены справа – деревянный стол со стульями. Перед левой лестницей – садовая скамья, сидением к авансцене, на самой авансцене, буквально у края, стена, сквозь которую будут прорываться ДЮМА и ДАНТЕС. Для актеров будет проще убирать камни, потому что прорываться придется не один раз, и дыра должна быть достаточно большой, чтобы пропустить ДЮМА и сундук с сокровищами. На левой лестнице площадка, которой небольшой бутафорский стол, где МАКЕ держит различные предметы, которые позволяют ему создавать шумовые эффекты, возможно, его шлем и другая одежда. Некоторые звуки, конечно, будут записаны, но у нас должно создаваться впечатление, что многие из них – работа МАКЕ. Актеры могу входить и выходить из темноты слева и справа, через дверь справа, через пещеру, по центру, между стеной и лестницами, по пожарным лестницам к лестничным площадкам и к платформе наверху по обе ее стороны. Фон – туман и неясные очертания, которые можно принять и за Замок Иф, и за крыши Парижа начала девятнадцатого столетия. Действие идет без разрывов. Декорация неизменная.
Время:
Начало середины девятнадцатого столетия или другой временной период. В этом месте время определить сложно.
Музыка:
Шопен: Этюд до минор, № 12 «Революционный» (Опус 10).
Россини: «Вильгельм Телль», увертюра.
(Мы слушаем Этюд Шопена № 12, опус 10, а потом Увертюру «Вильгельма Телля», к концу которой свет в зале начинает меркнут. Когда Увертюра заканчивается, мы в полной темноте. И тишине. Потом тусклый свет падает на ЭДМОНА ДАНТЕСА, молодого человека, который сидит на полу своей камеры по центру сцены, окруженный темнотой. ДЮМА в этот момент – голос из темноты, с платформы сверху, едва видимый силуэт, крупный, пузатый, с круглым лицом, большими глазами, непослушными вьющимися волосами).
ДЮМА. Перечень галлюцинаций графа Монте-Кристо во время его пребывания в подземной камере Замка Иф.
ДАНТЕС. Разум – это театр, в котором танцует память.
ДЮМА. Назови свое имя.
ДАНТЕС. Зрители – крысы.
ДЮМА. Твое место жительства?
ДАНТЕС. Там, в темноте, кто-то большой.
ДЮМА. Сколько воды в твоих легких?
ДАНТЕС. Яйца у него размером с биллиардные шары.
ДЮМА. Перечисли в обратном порядке все злонамеренные действия, совершенные тобой в последнюю четверть столетия.
ДАНТЕС. Похоже, я изобрел систему памяти, помогающую мне помнить мою систему памяти.
ДЮМА. Перечисли все богохульства, произнесенные тобой после зимнего солнцестояния.
ДАНТЕС. Душевное спокойствие – это способность в любой момент отправиться в поход по лабиринту памяти.
ДЮМА. Скольких девушек ты лишил невинности? Приведи примеры.
ДАНТЕС. С помощью воображения человек исследует истину.
ДЮМА. Когда ты впервые принес клятву верности Сатане?
ДАНТЕС. Отраженные в душе, как зеркальном лабиринте, эти образы создают спокойную безмятежность, и неистовство экстаза, и множество взаимосвязанных вселенных, иероглифы загадочно чудовищного и, скорее всего, безумного божества.
ДЮМА. С какими домашними животными ты вступал в интимные отношения?
ДАНТЕС. Интеллект человека неразрывно связан с эротикой. Я закрываю глаза и вижу символ вселенной: обнаженную девушку, поднимающуюся из морской пены.
ДЮМА. Кто убил петуха?
ДАНТЕС. Смотреть на обнаженную девушку – все равно, что видеть Бога.
ДЮМА. Где заканчивается Бог и начинается дьявол?
ДАНТЕС. Бог прячется в объединении и в противопоставлении, как в пьяной симфонии, когда все ноты играются разом.
ДЮМА. Ты веришь в оккультную значимость чисел и предметов?
ДАНТЕС. Все несет в себе символ чего-то еще.
ДЮМА. Какой длины пенис дьявола?
ДАНТЕС. Тот, кто видит в себе все, становится всем. Океан одиночества очищается. Неожиданные радости изоляции и отчаяния – галлюцинации.
ДЮМА. Как называется столица Мадагаскара? Что ты любишь есть с вафлями? Эта одежда меня толстит? Кто трахнул Мэри-Лу на грядке ревеня? Если Бог всемогущий, ему обязательно быть говнюком? Почему есть что-то вместо ничего?
ДАНТЕС. Моя цель – покорить время.
(Скрип захлопывающейся двери тюремной камеры. Полное затемнение).
2
Мерседес заявляет о своей вечной любви
(В темноте крики чаек и шум прибоя, потом голос МЕРСЕДЕС).
МЕРСЕДЕС. Каждую ночь я купаюсь в слезах. Хотя я предпочитаю мыльную пену.
ДЮМА. Арестованный признался в том, что слышит голоса.
МЕРСЕДЕС. Я сижу на берегу и слушаю стенание моря, вечное, как мое горе.
ДЮМА. Многие из этих галлюцинаций связаны с женщиной, которую он называет Мерседес.
МЕРСЕДЕС. Не лучше ли прыгнуть в бездну с обрыва, чем страдать от этой безнадежной неизвестности?
(Поют птицы, свет падает на МЕРСЕДЕС, которая сидит на скамье в своем саду. МАКЕ склоняется над ней, переполненный желанием).
ДЮМА. Мерседес признается в своей вечной любви к графу Монте-Кристо своему трепещущему, изнывающему от любви кузену.
МАКЕ. Мерседес, я больше не могу скрывать свои чувства. Ты должна знать, что я тебя люблю, всегда любил, родился, любя тебя, и после смерти буду тебя любить. В общем, я тебя люблю.
МЕРСЕДЕС. Мой друг, это все пустое. Мое сердце принадлежит другому. Я люблю Эдмона Дантеса, и никому другому не стать моим мужем. Или никто другой не станет моим мужем? Как правильно? Или оба варианта равнозначны? Язык не нагонял бы такую тоску, если бы слов в нем было поменьше. На самом деле нам нужно каких-то двенадцать слов. Почему у нас их так много? Они только сбивают меня с толку.
МАКЕ. Никто другой?
МЕРСЕДЕС. Никто другой что?
МАКЕ. Ты не полюбишь никого другого? Только его? Этого Эдмона Дантеса? Ни при каких обстоятельствах?
МЕРСЕДЕС. Ни при каких обстоятельствах, под солнцем, луной или звездами, я не полюблю никакого другого мужчину, только Эдмона Дантеса.
