…Я отвлекаюсь на блондинку в черном корсете и ее патлатого приятеля, выставляю перед ними коктейли, разворачиваюсь к другой стороне бара и вижу, что подружка того типа в одиночестве крутится на барном стуле прямо передо мной, разглядывая меня с неприкрытым любопытством, как экзотическую зверушку, призванную развлекать пресыщенные взоры обывателей. Меня окатывает раздражением. С ней все ясно. Поджимаю губы, мысленно призывая себя к терпению, непроизвольно сжимаю кулаки. Дышу через нос. Терпеть не могу таких, как эта девчонка.
– Привет, – говорит она, старательно игнорируя мой насупленный взгляд. – А у вас тут круто. Никогда б не подумала, что в нашем городке есть такое необычное место.
Почему бы ей просто не заткнуться с такой бессмысленной чушью? Не реагирую, просто смотрю на девчонку, ожидая, когда ей наскучит чесать языком, отмечая про себя далеко нетипичную внешность, длинные завивающиеся каштановые волосы, широко распахнутые карие глаза, легкую припухлость щек, тонкие губы. Выглядит лет на пятнадцать-шестнадцать от силы, зато раскрашена, как начинающая шалава – густо подведенные черным огромные глазищи, угольные ресницы, розовая помада. Ей вообще это все не идет.
– Тебе есть восемнадцать? – интересуюсь не слишком вежливо, и девчонка передо мной тотчас кривится, как от зубной боли:
– Прикинь, тот угрюмый верзила на входе поинтересовался тем же самым и даже – о чудо! – пропустил меня внутрь.
– Что будешь? – отступаю нехотя, в который раз мысленно призывая себя к обязательному самоконтролю.
– А что у вас есть? – вижу, как блестят ее глаза, и небрежным кивком указываю на лист с прейскурантом.
Немного поскучав над его содержимым, девчонка заказывает коктейль «Унесенные ветром», а после с легким прищуром своих темных глаз наблюдает за тем, как на стойке передо мной появляются бутылки с ликерами. Мои движения быстры и отточены; неуклюжесть и битые стекла остались в далеком прошлом. Вливаю по стенкам ликер, поверх еще один слой апельсинового Куантро, по обе стороны от бокала выставляю наполненные стопки с Кюрасао и сливками, затем протягиваю девчонке две трубочки и, отторгая антипатию к ней, последовательно рассказываю о ее дальнейших действиях. Девчонка гнет из себя прожженную тусовщицу, которой и без меня все известно, но на моменте с поджиганием слегка пасует, хотя и не теряет лица. Подавляю снисходительную усмешку. Нерешительно покосившись на меня, она подается вперед и берет трубочки тонкими пальцами.
Под ее взглядом я поджигаю верхний слой Куантро, и пока он ярко горит, переливается, девчонка, не сдержавшись, восторженно выдает мне что-то вроде «вааау».
– Давай, – киваю ей, когда приходит время. – Пей, не останавливаясь, поняла? Ни на что не обращай внимания, просто пей.
– Поняла, – тихо отвечает она, глядя мне прямо в глаза, и я вновь давлю раздражение, вспыхнувшее во мне с новой силой. Какого черта Игорь пускает сюда таких детей, пусть даже им есть чертовы восемнадцать?
Она начинает пить, но все равно смотрит в мое лицо, и это здорово действует на нервы. Пытаюсь не обращать внимания на ее слишком пристальный взгляд, беру обе наполненные стопки и медленно начинаю выливать Кюрасао и сливки. Теперь она смотрит в бокал, продолжая втягивать в себя содержимое.
– До конца, – подгоняю ее, и девчонка послушно все выпивает.
– Класс, – выдыхает, отодвигая от себя бокал. Невольно замечаю, как она оглядывается, затем достает телефон и начинает кому-то звонить. Музыка грохочет, получается разобрать только приглушенное «Ты где? Да… все нормально», потом она какое-то время слушает ответ и прячет телефон обратно. Бросаю на нее взгляд украдкой, а девчонка уже рассматривает крупный тоннель в моем ухе и вдруг выдает очередную тупость. – Слушай, а тебе не тяжело?
– Что? – хмыкаю.
– Ну, с этой штукой ходить. Она же наверняка тяжелая…
– Нормальная, – уже не пытаюсь скрывать раздражение.
– Я тоже хотела сделать себе что-то подобное, но потом передумала, – делится она охрененно важной информацией, к большому моему сожалению не собираясь оставлять меня в покое. Решаю проигнорировать ее, по девчонку не так просто сбить с толку. – А как тебя зовут?
– Зачем тебе?
– Просто интересно. Я Катя, – она улыбается, демонстрируя легкие ямочки на щеках.
– Вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся с тобой, Катя, – едко выплевываю ее имя, но она словно не замечает моего тона:
– Ну, почему же?
– Потому что ты явно не из наших. Такие здесь не задерживаются.
– Не из ваших, потому что не одета в латекс и кожу? Или наоборот, недостаточно раздета? – хмыкает девчонка, и я все же удостаиваю ее более внимательным взглядом.
– Потому что ты выглядишь довольным жизнью ребенком, – черт с ней, она реально меня допекла. – К нам приходят люди, которым больше некуда идти, понимаешь? Оглянись вокруг, посмотри в их лица. То, как они выглядят, не определяет их принадлежность к Клубу. Самое главное, что отличает их от таких, как ты – это отсутствие интереса к жизни. Каждый из тех, кто становится нашим завсегдатаем, в свое время потерял что-то ценное, очень дорогое. Клуб Почитателей Тлена – это не место для прожигания свободного вечера, девочка.
– Я тебе не девочка, – вскидывается, полоснув меня острым, как бритва, взглядом. Ого.
– Такие дела, Катя, – намеренно выделяю голосом ее имя.
– Ты ничего обо мне не знаешь, – качает она головой. – Мне хорошо известно, что такое потери. Мою маму убили на пороге нашего дома, закололи ножом ни за что, просто потому что она работала в частном центре медицинской помощи и была на виду у конченых наркоманов и алкашей. Гробила себя ради помощи обездоленным, тем, кому закрыты пути в больницу, и однажды обработала руку психу, который потом выследил ее до самого дома и напал, когда она возвращалась к своей семье. Несколько глубоких колотых ран…
Черт знает, c какой стати она принялась вываливать это на меня, но я зачем-то слушаю ее, против воли начиная чувствовать себя уже не слишком уверенно, хотя девчонка по-прежнему раздражает одним своим видом, но теперь в ее голосе появляются нотки, не позволяющие просто отмахнуться от нее.
Ее слова – беззвучное оружие. Как и эта Катя, я тоже потерял самого близкого человека. Мою мать. Она не была образцовым примером, вела аморальный образ жизни, водилась с отъявленными ублюдками и не собиралась ничего менять, но меня любила, и я тоже любил ее. После того, как мамы не стало, мне пришлось раскрыть глаза. Тогда же моя жизнь утратила смысл и вошла в колею неразрешимых проблем, выход из которых я видел только в смерти, всем сердцем желал ее, жаждал, отчаянно взывал к ней, стремился нагнать, пока однажды не оказался там, откуда меня вытащил Анатолий Степанович с легкой подачи Стевича.
