Да-авным-давно-о думается полезно бы знать каждому хотя бы ребенку пусть даже и поверхностно, но само себе уверенно и достаточно прочно. А чего такого-то? А того самого вот что.
Было ли, не было ль, а и то сказать будет ли давно иль недавно со временем, только в городке Мелканавле жили себе да поживали в хорошем смысле основательности коренные его жители – добры молодцы и красны молодки. Так вот те молодцы прозывались мелканами, а иной раз на растак и мелканчиками. А вот так молодки – мелканяшками, а порой на разэтакий разок и мелканяшечками. Жили они в целом мирно и дружно. Все у них было общее и все скользкие вдруг вопросы разрешались если не сами собой, то сообща. Впрочем, у каждого было и кое-что персональное, пояснее говоря, личное. Из вещей, например, – это повседневное и праздничное, если что, облачение, зубная щетка там, ну полотенце, спальное место на отдельной жилплощади. А кроме личных вещей еще и своя голова на плечах да особая сноровка в руках. Потому что ведь каждая же личность обычно отличается в меру выдающимися способностями делать что-то получше прочих. Так не лучше ли для всех и для неё самой тоже, чтоб она, личность-отличность, как раз этим чем-то и занималась всю дорогу? Можете на минуточку представить себе раззяву повара, растяпу столяра и что из того выйдет? А ничего не выйдет, удобоваримого обеда, во всяком случае, не получится. Стол обеденный и при нем стулья – все шататься будут до ушатки, а тот который стол еще и крениться до того и гляди еда с него повалится прямо на пол. И никто о том о сём ни разу не пожалеет, потому что нет и быть не может совсем никакого удовольствия такую-то горе стряпню никому даже пытаться употребить в пищу по назначению.
Ну, так значит, во избежание подобных недоразумений и было благоразумно заведено у жителей Мелканавля чтобы каждый из них любимое дело сам по себе такому выбирал. Только вот не у всех это легко и сразу выходило. Был, скажем, да жил один такой мелканчик Заб Ван и пока бывал-живал, никак он не мог в себе разобраться и к чему же у него душа лежит ровно. Обычно он целыми днями рассекал по городку на электросамокатике и без толку досаждал всем добропорядочным и сильно самозанятым мелканам, утомляя их бесконечными пустыми расспросами об их делах и что в них такого важного, если вообще было не о чем.
Вот и теперь завидев у тусово-развлекательного центра мелкана Рулю Жбана, озабоченно протирающего свой новенький электрокар, им самим надо сказать собственноручно собранный, Заб Ван самоуверенно к нему подкатил.
– Приветики, Рулетики, и чё как?
– Привет, привет, всё как надо в шоколаде конечно.
– А чего тогда тут загораешь до полной шоколадности, или ждёшь, что ли кого?
– А тебе как всегда больше всех надо? Ну ладно, может, и жду. Вдруг кому-то срочно понадобится прокатиться, а тут вот он я ко всему всегда готовый.
– И что за радость? Хотя… если хочешь, меня можешь прокатить или давай я наоборот тебя прокачу.
– Какой ты быстрый! А права-то как, есть у тебя?
– Вот ещё! Я и так хорошо могу если что.
– Тоже скажешь! – рассмеялся Руля Жбан. – Это как раз плохо. А чтоб хорошо стало до того тебе поучиться еще надо. Вот вызубришь правила дорожного движения сперва от сих, потом до сих, экзамен сдашь, а ещё потом с инструктором откатаешь маленько, потренируешься на колёсах, а поднаблатыкаешься вот тогда и за руль уже возможно – и самостоятельно и с правами обязательно. Так-то дружок!
– Э-э…, кочки-заморочки, – разочарованно протянул непроизвольно свернувшимися в дудочку для присвиста губами Заб Ван, – си-хи-пси-хи-раструси-хи, тогда ты сам просто так меня покатай. Что, слабо?
– Вот пристал, а самому тебе что, уже и ездить больше не на чем?
– Само собой не на чем, – с убедительно тяжелым вздохом посетовал Заб Ван, – чтоб меня совсем в кино бы! А ты думал на чём, а?
– Но на чём-то ты доехал же сюда, – возразил Руля Жбан, покосившись на сам себе вполне себе самокатик, – или скажешь твои батарейки все сразу так и сели?
– А что такого, запросто – взяли и сели себе. А потом самокат не считается.
– Ох-ох, а по-моему, ты просто заморочить хочешь на вот всю мне голову, и кого бы это. Знаешь, я и сам вполне способен разобраться, что с чем считается.
– Способен, способен, успокойся, хорош тебе, – буркнул Заб Ван и, не прощаясь, покатил дальше собственной своей дорогой и без всяких там.
И докатился он не подальше еще одного вместительного здания, у которого шла оживленная суета. Два мелкана, один потолще и повыше другой плюс-минус потоньше и пониже, старательно укрепляли над входом в здание новую вывеску. Этих Заб Ван тоже точно знал и в лицо и по именам. Да и все в Мелканавле друг друга знали как облупленных. Того из облупленных что покрупнее знали как Здо Рована, а доходягу – под именем Ко Лупана. А что до самого здания, которое они пытались приукрасить поновее вывеской, оно по нескольку раз в день служило городским жителям для важных приёмов совершенно насущно им необходимой пищи. А потому надпись на вывеске так и гласила исключительно ну прямо очень-преочень крупными буквами: Столовая. С одной стороны надписи красовался прорисованный сверкающим самовар с щедро льющимся из него не куда-нибудь, а в предусмотрительно подставленную чашку, кипятком. А с противоположной стороны уравновешивал композицию льющийся из увесистого половника прямо в заботливо подставленную под него тарелку горячий супчик. Что супчик был горяч, подтверждали воздымающиеся от той тарелки выше даже половника и так дальше вплоть до самого верхнего края полотна вывески извилистые струйки пара. А что самовар был блестящ, утверждали разбегающиеся от него во множестве озорные лучики. Лучиков было так много, что из-за них почти совсем не оставалось места для подрисовки струек пара от кипятка в чашке, но двум струйкам ради убедительности кипятка всё-таки удалось кое-как втиснуться в изображение. При всём при том одна из них получилась совсем хилым струёнышем, так что все основания имелись посчитать их лишь за полторы от силы струйки.
Вот как много всего и замечательно и крупно, включая все буквы, было на вывеске нарисовано, потому-то вышла она сильно очень большая и увесистая в итоге, прямо увывестая такая вывеска. А ведь ей полагалось висеть довольно высоко и для того чтобы поднять её на должную высоту понадобились поэтому к тому же стремянки. Здо Рован с Ко Лупаном и с вывеской взобрались на стремянки вполне себе уверенно пыхтя, потому что снизу стремянки придерживались для самой той и даже пущей уверенности в их устойчивости штатными работницами общепита. Две те фактические мелканяшки состояли в штате этого же самого учреждения общепита как буфетчица и раздатчица или же, как раздатчицы и буфетчицы. Ведь иногда одна из них была раздатчицей, а другая буфетчицей, а иногда и совсем наоборот. И почти никто не примечал никакой в том разницы, потому что Любаняша с Лыбаняшей рука об руку шли по жизни зеркальными близняшками. Почему же зеркальными спросят некоторые? Да просто когда Лыбаняша смотрелась в зеркало, она видела в нём Любаняшу, а когда Любаняша смотрелась в зеркало, она видела в нём Лыбаняшу. Даже сами буквы «Ы» и «Ю» на бейджиках близняшек выглядели почти одинаково, особенно в зеркале. Неуловимо разнились только их как нарочно навыворот приставленные палочки.
