Сергей Курган - Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая

Их четверо: четыре фигуры, расположившиеся среди скал и как бы вписанные в треугольник, на берегу озера или пруда – у самой воды. Темный колорит – в основном коричневые тона, местами светлеющие до зеленоватых, местами – почти чернильно-черные, как вода, которая плещется у их ног. Хотя нет, не плещется – она как будто совершенно стоячая, неподвижная. Но самое странное – это пейзаж на заднем плане: скалы не то, чтобы нависают, а, скорей, буквально парят в воздухе – как такое возможно? Что это? Где он это видел? Во сне? Или это – просто фантазия? И там, на заднем плане, – опять вода, – на такой-то высоте? Или здесь не высоко? Но почему-то совершенно невозможно отделаться от ощущения, что это где-то в вышине, вероятней всего, в горах.

Кто они такие? Мадонна – это понятно. Но младенцев почему-то два. Надо думать, один из них – Христос, а второй кто? И кто тот юноша справа, чья мантия выделяется на общем коричневом фоне ярким красным пятном? Какая странная картина! И ведь это – тоже

Леонардо да Винчи. И картина эта значительно больше и, пожалуй, намного интересней, чем «Джоконда». Почему же возле нее никого, кроме Ани, нет, в то время как у «Джоконды» – не протолкнешься?

Аня оглянулась, бросив взгляд в сторону «Моны Лизы». Как и положено мировой знаменитости, возле нее толпа: все щелкают фотоаппаратами, снимают на видеокамеры. Вдобавок – еще и пуленепробиваемое стекло. Ни у каких других картин здесь, в Лувре, насколько она успела заметить, больше такого нет. Да что говорить – многие приезжают в Париж и приходят сюда, в Лувр, прежде всего для того, чтобы увидеть ее. Хотя, что там смотреть? Картина небольшая, близко к ней не подойти, да еще и эта защита от психов…

Аня снова повернулась к Мадонне: а здесь спокойно, никакого ажиотажа. И ведь ясно написано – Леонардо да Винчи. Аня точно не помнила, но, кажется, где-то читала, что от великого итальянца осталось совсем немного картин, и поэтому все они – на вес золота. Но эту, похоже, мало кто знает. Зато уж «Джоконду» знают все, даже люди от искусства далекие. Может, эта дамочка с ее пресловутой «загадочной улыбкой» – просто хорошо раскрученный брэнд?

– Да, да. Именно – «раскрученный брэнд», – прозвучал у самого уха по-русски хорошо поставленный глубокий баритон. – И еще как раскрученный – профессионально, с размахом. Французы всегда умели подать товар лицом: они и теперь верны себе. Согласитесь – это же надо уметь: прогорклые заплесневевшие сыры представить миру как величайший деликатес. Люди вообще мало изменились за последние пару тысяч лет: обирают, как и прежде, только под красивым соусом. Теперь это продают под брэндом «туризм», хотя некоторые предпочитают называть это «безумием белого человека».

Аня изумленно оглянулась – за самым ее плечом стоял худощавый усатый брюнет неопределенного возраста. В целом он выглядел довольно молодо, но на висках серебрилась седина.

Он что, читает мысли? Или она произнесла это вслух? Нет, кажется, только подумала…

Мужчина иронично смотрел на нее, в его серо-голубых улыбающихся глазах словно плясали чертики. Отлично сидящий костюм, уверенная осанка и, особенно, речь, тон: все это выдавало аристократизм. Да, именно аристократизм, но какой-то немного необычный, словно не из этого мира. Впрочем, Ане за те двадцать четыре года, что она живет на свете, еще ни разу не случалось общаться с аристократами, так что – кто его знает? Может, они такими и должны быть. Возможно, это потомок русских дворян, давно эмигрировавших из России? Однако внешне он совсем не походил на русского – скорее что-то южное. Романское? Не поймешь. А с другой стороны, речь: совершенно без всякого акцента, словно только что из Москвы. Хотя… Вряд ли из Москвы.

– Просканировали меня, – это прозвучало не как вопрос, – и каковы выводы?

Тон и выражение лица незнакомца при этом нисколько не изменились. Аня смутилась. Смутилась, ну надо же! Но вопрос этот оказался для нее совершенно неожиданным, а под этим взглядом она определенно чувствовала растерянность – незнакомец словно смотрел сквозь нее, как сквозь стекло. А, может, это оттого, что он будто бы прочел ее мысли? Или, правда, прочел?

– Скажите, – собрав волю в кулак, спросила Аня и посмотрела незнакомцу прямо в глаза, – Как вы догадались, о чем я думаю?

Аня приготовилась выдержать его взгляд, не отводя глаз. Что за дела?! Не хватало еще раскиснуть! Но тут взгляд незнакомца смягчился, «рентген» потух.

– Это было не трудно, – мягко ответил он. – Вы долго рассматривали картину, а затем оглянулись на «Джоконду». После чего вновь посмотрели на «Мадонну в гроте» и слегка покачали головой.

Вот так все просто? Но ведь он не только понял, о чем я думаю, – спохватилась Аня. – Он точно повторил мои слова!

– Вас шокировал этот «раскрученный бренд», я понимаю, – продолжил между тем он. -Но и это тоже – не фокус. Расхожее выражение. Внимательно пронаблюдав за вами, догадаться было не слишком проблематично.

– Я думала, что в Лувре смотрят на картины, а не на посетителей.

Кажется, это было сказано чересчур резко. Или нет?

– Это – кто как, – ответил незнакомец невозмутимо. – Кто как. Мне порой интереснее смотреть как раз на посетителей. Тем более посетительниц.

–

А, вот он, значит, куда. Неужели опять все то же? Какая тоска! А ведь все началось так интригующе. Казалось, в этот раз будет, наконец-то, по-другому…

– Нет, не то, – он словно вновь прочел Анины мысли. – У вас удивительный профиль, и мне почудилось в нем нечто знакомое… У вас определенно очень изящные черты, но вы это наверняка слышали пятьсот раз, так что это набило оскомину. Я хотел сказать о другом.

Вот как? Так что же? Значит, все-таки?..

– Эти картины я видел уже так много раз, что знаю их лучше, чем обстановку своей гостиной. Наблюдать за вами, напротив, было весьма увлекательно. По крайней мере, меня это развлекло – небольшой этюд, я бы сказал.

– Странные у вас развлечения. Зачем вы в таком случае вообще пришли сюда? Неужели только для того, чтобы практиковаться в этих своих этюдах? Или вы так знакомитесь?

– Меня тоже всегда раздражал этот прямо-таки маниакальный интерес к портрету третьей жены синьора Джокондо из Флоренции, – сказал незнакомец вместо ответа. – И, должен признаться, мне «Мадонна в гроте» тоже нравится куда больше. Или вот, скажем, «Дама с горностаем», то есть портрет Чечилии Галлерани – он несравненно ярче и выразительней. Даже его ранние вещи, например, «Благовещение», гораздо интересней. Но, однако же, Леонардо всегда таскал Джоконду с собой, куда бы он ни направлялся. Выходит, она что-то значила для него, и значила немало… Впрочем, я догадываюсь.